artisticИ вот почему. В России нет собственного органа или организации, который мог бы выдвигать кандидатов на литературную Нобелевку. Литакадемию не захотел создавать еще Сталин. А после реформы РАН, мы даже формально не могли подавать от нее. Профильного министерства русского языка и литературы в России нет. В сухом остатке такими могут быть только другие лауреаты. Последним из живых русских лауреатов был Солженицын. Нужно ли объяснять, почем после его смерти так долго не было кандидата от России? И тут такой подарок к году Литературы.
Причем радовать будем независимо от политических взглядов Светланы. Запад сейчас хочет отмороженной клюквы. Так пусть кушает большой ложкой.
Вот к примеру Юрий Сапрыкин из Афиши-Воздух беседует со Светланой Алексиевич
В книге «Время секонд хэнд» как раз больше всего поражают истории беженцев, людей, которые вынуждены были бежать в Россию из бывших союзных республик, — поражают, потому что в 90-е эта тема вообще отсутствовала в общественном сознании. То есть людей все позднесоветские годы учили, что чужой беды не бывает, а тут оказалось, что бывает, и даже прекрасно, что она чужая, и к нам она не должна иметь никакого отношения. Чего вы сюда приехали, никто вас не звал. И это не какие-то сирийцы — это люди той же культуры, того же языка. И по масштабу это была не меньшая катастрофа, чем то, что сейчас в Европе происходит, но это полностью вычеркнуто из сознания людей. И сейчас те же самые люди смеются над Европой — чего вы принимаете этих беженцев, они вам джихад и халифат устроят, вот дураки.
Наверное, это то, что осталось после советской власти, то, о чем говорил Шаламов, — что лагерь развращает и палача, и жертву. Это развращенное сознание, даже университетский диплом от этого не защищает. И это мы сейчас видим в полной мере. Легкость, с которой люди поддаются на самые примитивные уловки.Когда Путин выходит под камеры с голым торсом, можно подшучивать над этим. Но когда он начинает говорить, это же язык зэка! И у нас, когда Лукашенко начинает говорить, это язык председателя колхоза. Это не значит, что в Европе все такие хорошие, но для меня было открытием, что там есть четкие правила, которые нельзя преступить. Я читала, как известная московская журналистка, не буду называть ее фамилию, писала: «Мужчина с деньгами — это особый мужчина, это особый запах, особое все». Я представила, что бы было, если бы она подобное в европейском издании опубликовала. Ее бы завтра не было на работе, никто бы руки ей не подал.
Journal information