Оригинал взят у
Смотрю Евроньюс и "Вечерние Псаки" и ловлю себя на воспоминании.
Москва. 1991 год. ГКЧП.
Призыв по всем каналам распространения - защищать Белый дом.
И вот.
Я в толпе. Толпа рвется к Белому дому через парк от метро Краснопресненская, там, где сейчас кругом ограда. По пути сносит памятник Павлику Морозову.
Толпа концентрируется у балкона Белого Дома с тыльной стороны. В какой-то момент почувствовал, что настроение толпы передается и мне. Ты уже не индивид, не личность, не "я". Ты часть толпы. Готовый повернуть туда, куда повернет вся толпа, и делать то, что делает вся толпа. Странное ощущение, почти полное отключение мозга.
Москва. 1991 год. ГКЧП.
Призыв по всем каналам распространения - защищать Белый дом.
И вот.
Я в толпе. Толпа рвется к Белому дому через парк от метро Краснопресненская, там, где сейчас кругом ограда. По пути сносит памятник Павлику Морозову.
Толпа концентрируется у балкона Белого Дома с тыльной стороны. В какой-то момент почувствовал, что настроение толпы передается и мне. Ты уже не индивид, не личность, не "я". Ты часть толпы. Готовый повернуть туда, куда повернет вся толпа, и делать то, что делает вся толпа. Странное ощущение, почти полное отключение мозга.
И лозунги.
Один кричит, всё подхватывают.
Орешь, как резанный.
И от того, что орешь, становишся еще тупее.
Толпа скандирует что-то, не помню что. Но скандирую со всем вместе. В голове гул.
Приближаемся к Белому дому. Там уже десятки тысяч такиж же, как мы, и все с бешанными глазами. Интеллигенты с бешанными глазами, рабочие с бешанными глазами. Мужчины, женщины, дети. Все с бешанными глазами.
А на балконе Белого дома тоже толпа, но другая. Там те, кого мы, как нам кажется, пришил защищать. Бурбулисы, Любимовы, Руцкие...
И вдруг появляется Ельцин. Охрана пытается прикрывать его бронированным раскладными щитами. Но он упорно лезет на парапет, чтобы что-то сказать. Он не боится никого. Ни снайперов, ни ГКЧП, никого вообще. Толпа ревет. Толпа ликует. Толпа скандирует. Толпа не дает ему говорить.
Но он всё жа начинает говорить. Толпа стихает. Все смотрят ему в рот. Все слушают.
В этот момент меня отпускает. Голова начинает анализировать. И вдруг замечаю странное движение на балконе. Соратники будущего первого президента активно работают локтями, чтобы стоять к нему как можно ближе. Вот именно сейчас решается их судьба. Тот, кто на исторических фотографиях окажется ближе к вождю, тот получит должность повыше. Локти работают, идет активное распределение должностей, порфелей, министерств, телеканалов, нефтяным месторождений, дач на Рублевке, персональных машин и самолетов. Всё тут. Сейчас. На этом самом балконе.
Зрелище отрезвляет.
Начинаю потихонечку выбираться из толпы. Очень медленно, потому что толпа очень плотная. Все, разинув рты, слушают вождя. Но некоторые уже всё поняли. 1-2 процента, не более, но поняли. Они тоже пытаются выбраться из толпы. Идем назад к метро рядом с каким-то парнем. То я иду за ним, как за ледоколом, то он за мной. Парень мне уже кажется родным. Он меня понимает. Я его. Навстречу нам от метро продолжает двигаться живая масса. Озлобленная масса с бешанными глазами.
Один кричит, всё подхватывают.
Орешь, как резанный.
И от того, что орешь, становишся еще тупее.
Толпа скандирует что-то, не помню что. Но скандирую со всем вместе. В голове гул.
Приближаемся к Белому дому. Там уже десятки тысяч такиж же, как мы, и все с бешанными глазами. Интеллигенты с бешанными глазами, рабочие с бешанными глазами. Мужчины, женщины, дети. Все с бешанными глазами.
А на балконе Белого дома тоже толпа, но другая. Там те, кого мы, как нам кажется, пришил защищать. Бурбулисы, Любимовы, Руцкие...
И вдруг появляется Ельцин. Охрана пытается прикрывать его бронированным раскладными щитами. Но он упорно лезет на парапет, чтобы что-то сказать. Он не боится никого. Ни снайперов, ни ГКЧП, никого вообще. Толпа ревет. Толпа ликует. Толпа скандирует. Толпа не дает ему говорить.
Но он всё жа начинает говорить. Толпа стихает. Все смотрят ему в рот. Все слушают.
В этот момент меня отпускает. Голова начинает анализировать. И вдруг замечаю странное движение на балконе. Соратники будущего первого президента активно работают локтями, чтобы стоять к нему как можно ближе. Вот именно сейчас решается их судьба. Тот, кто на исторических фотографиях окажется ближе к вождю, тот получит должность повыше. Локти работают, идет активное распределение должностей, порфелей, министерств, телеканалов, нефтяным месторождений, дач на Рублевке, персональных машин и самолетов. Всё тут. Сейчас. На этом самом балконе.
Зрелище отрезвляет.
Начинаю потихонечку выбираться из толпы. Очень медленно, потому что толпа очень плотная. Все, разинув рты, слушают вождя. Но некоторые уже всё поняли. 1-2 процента, не более, но поняли. Они тоже пытаются выбраться из толпы. Идем назад к метро рядом с каким-то парнем. То я иду за ним, как за ледоколом, то он за мной. Парень мне уже кажется родным. Он меня понимает. Я его. Навстречу нам от метро продолжает двигаться живая масса. Озлобленная масса с бешанными глазами.
По мере удаления от Белого Дома мозги прочищаются окончательно. Голова быстро анализирует, соображает, расставляет точки над ё.
У метро прощаемся. Жмем друг другу руки и почти одновременно выдыхаем: п...ц.
з.ы. Глядя на то, что происходит на Украине, слушая то, что несут мои друзья - украинские кинематографисты, вспоминаю 1991 год и думаю про себя: вы протрезвеете, ребята. Иначе и быть не может. Вы протрезвеете и посчитаете. Всё посчитаете. И трупы тоже.
У нас было трое.
У метро прощаемся. Жмем друг другу руки и почти одновременно выдыхаем: п...ц.
з.ы. Глядя на то, что происходит на Украине, слушая то, что несут мои друзья - украинские кинематографисты, вспоминаю 1991 год и думаю про себя: вы протрезвеете, ребята. Иначе и быть не может. Вы протрезвеете и посчитаете. Всё посчитаете. И трупы тоже.
У нас было трое.
Journal information